Сон
(Сновидения – это прямая дорога
к нашему подсознанию)
З. Фрейд
Полумрак леса, разрезанный где-то тонким раскосым лучом раннего утра. Нет ощущения тепла, нет ни запахов, нет и звуков. Мы идем налегке по лесной тропе, босы и одеты легко, ведь это, наверное, лето.
Мы – это я и две мои дочки. Они еще в самом начале пути в том самом счастливом возрасте, когда о детях говорят – цветы жизни. Разговариваем, но голосов не слышно и о содержании беседы можно только догадываться, да этого и не требуется, понимаем друг друга без слов. Некому больше слушать.
В том их возрасте юном мы часто гуляли в лесу за кольцевой дорогой или в старинном заброшенных яблонь саду. Ветви деревьев его чудесно изогнуты были толи годами, толи какой-то их скорбью прямо как на гравюрах Гюстава Доре к сказкам Шарля Перро. Лазать по ним было таким приключеньем, сравнимым с катаньем на санках со снежной горы. Ссадины и царапины на детских телах не замечались и заживали как по волшебству.
Очевидно, это и было то самое счастье, ради которого стоило жить.
Тропинка нас вывела вскоре в поле нескошенных трав с голубым озерцом в середине. К нему и направились не поспешая. Я прямиком по продолженью тропы, а дети в обход по траве им по пояс, так веселей.
Следует заметить, что трава, небо, озеро, да и все вообще было неестественно ярких насыщенных цветов гипертрофированного фотошопа. Меня это не смутило, как и многие гораздо более фантастические вещи, происходившие в моих снах. Находясь внутри сновидений, какими бы они не были кошмарами, я всегда знал, что это всего лишь сон.
Водоем с моей стороны был очерчен полоской мелкого золотистого песка заканчивавшейся темным непонятным пятном, покрывавшим все остальное пространство под водой. Туда я и пошел по щиколотку в воде и с зародившимся в груди тревожным предчувствием.
У самой границы раздела дна на свет и тьму с нарастающим чувством страха я понял, что это хрустальное издали озерцо не что иное, как давно заброшенная и залитая водой бездонная каменоломня или карстовый провал в тверди земной.
Ужас накрыл удушливой волной. Глянув в сторону детей, я увидел лик его. Дети, вверив свою безопасность полностью в руки мои и следуя цели своей, стремглав бежали к воде.
Я закричал со всех сил и начал руками махать. Сам не слышал себя, а мою жестикуляцию они восприняли как призыв.
Старшая с разбега прыгнула в темноту, приобретшей консистенцию густой нефти, среды. Ни брызг, ни расходящихся кругов и все в тишине. Не дожидаясь завершения движения младшей, ринулся вниз в глубину на перехват.
Время замедлило бег и остановилось. Прошла бесконечная мыслей обрывочных в голове череда и в один миг я ощутил, что еще секунду назад бешено колотившееся сердце замерло и затаилось где то в груди, а тело стало чужим и холодным.
Пришло осознанье, что я оказался в абсолютной космической пустоте, где не было ничего и никого, как не было уже и меня самого. Вот и все!
Абсолютно уверен, что среди собравшихся чуть позже вокруг меня людей обязательно найдется кто-то, кто с завистью скажет, вот, мол, повезло мужику. Уснул и не проснулся. Я и сам так думал и желал себе такой участи.
Откуда им живущим знать, что смерть дожидается, когда сон извлечет из твоего подсознания самое счастливое и сокровенное мгновение и повергнет тебя в ужас небытия и неведения. Это я живой знал, что никто нигде не утонул, и у детей все складывалось благополучно, но ушел то я с тяжким камнем в груди, оставив цветы моей жизни в смертельной беде. Был бы выбор, я бы выбрал смерть в бою, в мучениях от неизлечимой болезни, в забытьи от Альцгеймера или простого маразма, лишь бы не испытать такой ужас.
P.S. На сей раз я смог вынырнуть из своего сна в холодном поту, с сердцебиением и чувством нехватки воздуха. Долго не мог отдышаться и не уснул до утра. Это было ночное апноэ (синдром проклятия Ундины), а подобные сны известны не только мне, но, как минимум, еще и
Сальвадору Дали:
«Сон, вызванный полётом пчелы вокруг
граната за секунду до пробуждения».
В отличие от тысяч забытых, как нам кажется снов, такие оставляют след на всю жизнь.
Ноябрь 2016